Город устало дымится в июле,
Напоминая поджаренный блин.
Клерк, развалившись на офисном стуле,
В душной конторе колдует один,

В пятницу, маясь от скучной работы,
Галстук ослабил, потом воротник,
Предвосхищая беспечность субботы,
В сладких мечтах в выходные проник.

Видит себя на шезлонге у речки,
Солнце его согревает, любя.
Он выдувает лениво колечки,
Сочную зелень рукой теребя.

Марево душит. Снимает одежду,
Между лопатками чувствует пот.
Бронзовым стать он лелеет надежду,
Нежится на солнцепёке, как кот.

Смежились веки – жара уморила.
Скинув отважно носки и трусы,
В воду нырнул, и, добравшись до ила,
Нарисовал над губою усы.

Вынырнул. Солнце пекло ощутимо,
Жар принимали живот и крестец…
Он не заметил, как неотвратимо
Неге на смену приходит конец.

Всё разглядел изумлённый начальник:
Голый сотрудник сидит за столом,
Не остудив раскалённый паяльник,
Ловко орудует им, как веслом.

Шеф не одобрил такого «уикенда»,
Шею набычил, прищурил глаза.
Перечеркнув даже тень хеппи-энда,
В офисе грянула злая гроза.

Вылетел клерк моментально с работы:
Голый, молчком, закусив удила…
В жарких объятьях желанной субботы
Город покинул в чём мать родила!