Микрошин зевал сладко и одновременно натужно, изредка лениво прикрывая рот тыльной стороной узкой ладони. Он то и дело поёживался и согревал руки подмышками. Один из ранних поездов Калужско-Рижского радиуса, казалось, такой же невыспавшийся, как и он сам, вяло тащился в сторону Беляева. Худенькому Микрошину было зябко и очень не по себе. По всему его щуплому телу колкими волнами пробегали мурашки, отчего он непроизвольно передёргивал плечами и потирал кисти. Со стороны было видно, что бедного человека разбудили в явно неурочный час. Но сам печальный Микрошин ощущал и прекрасно понимал, что подняли его не просто рано, а вовсе ни свет ни заря, в час бесконечно далёкий от того золотого времени, в которое он привык обыкновенно просыпаться в долгожданные выходные дни.
Мелькали светлые мраморные станции. Звонкий, но монотонный голос диктора объявлял названия очередных остановок и на фоне полной утренней тишины вместе с хлопками дверей заставлял вздрагивать немногочисленных полусонных пассажиров. Заспанный Микрошин все ещё прибывал в вязком томном полусне. Сквозь прилипчивую дрёму он думал о странном и непривычном ходе причудливых замысловатых событий, произошедших с ним за последние сутки.
Размышлял он и о том, что раньше, должно быть, в подобных случаях к парадному подъезду обязательно подавали карету или какой-нибудь иной экипаж. Теперь приходилось обыденно мотаться в примитивном вагоне метро, как будто он привычным маршрутом добирался до службы. Хотя на любимую работу, быть может, уже и не попадёт никогда. К тому же полностью пропадала вся торжественность момента, должная присутствовать при подобных исключительных обстоятельствах, никак несовместимых с тряской на холодном дерматиновом сиденье в подземном общественном транспорте столицы. Впрочем, эта случайная мысль не только не расстроила серьёзного сосредоточенного Микрошина, а, напротив, вызвала на его тонком интеллигентном лице тень лёгкой иронической улыбки. «Эпохи и времена меняются, – с едким сарказмом признал он, – в постоянной борьбе с возвышенной одухотворённой романтикой всегда уверенно побеждает грубая сермяжная проза жизни с излишне практичными атрибутами».
Приоткрыв ненадолго глаза цвета осеннего московского неба, бледный Микрошин с брезгливым выражением обвёл скупой метрополитеновский интерьер, изученный им до мельчайших деталей за многие годы челночных поездок из дома на работу и обратно. Он в очередной раз поёжился. Переведя осоловелый взгляд направо, через окно, в соседнем вагоне около закрытых дверей он увидел покачивающегося в такт движению состава своего угрюмого соперника. Как и накануне, тот был подтянут, свеж, высокомерно заносчив, и естественно, не одинок, а в сопровождении всё того же лысоватого доверенного.
Горделивый противник был одет в длинный чёрный плащ и чёрную шляпу. Держался он противоестественно прямо, стоял, не касаясь стен и поручней, никак не реагируя на резкие торможения и ускорения. Со стороны могло показаться, будто он воображает себя правофланговым в первой шеренге на параде. Это впечатление усиливалось ещё и оттого, что во всём вороньем облике противника читалась былая военная выправка, полностью не утраченная с годами.
Вопреки внешней непоколебимости и уверенности, которую излучала одинокая фигура, чёрным столбом торчащая посреди пустого пространства вагона, наблюдательный Микрошин приметил, что соперник не переставал машинально теребить перчатки, хмуро изучая схему столичного метрополитена, наклеенную на противоположной от него стене.
«Нервничает, – удовлетворённо отметил про себя абсолютно спокойный Микрошин, – все они, аристократы, должно быть такие психованные. Небось, от перманентных балов, многочасовых презентаций, ночных встреч и гулянок нервишки-то совсем разболтались. – Микрошин состроил сочувственную мину и слегка покачал головой в знак понимания проблем соперника. – Жаль, что совсем не было времени поговорить с ним по душам, расспросить о красивой заграничной жизни поподробнее. Другого такого благоприятного случая может и не представится». Он глубоко и разочарованно вздохнул.
Закончив разглядывать соперника, Микрошин отложил в сторону спортивную вязаную шапку и лениво вытянул вперёд правую, а потом и левую руку. Затем он медленно перевёл расфокусированный от недосыпа взгляд на кончики пальцев. Длинные тонкие пальцы почти не дрожали. Довольный результатами проделанного упражнения он так же неторопливо опустил руки на колени и томно зевнул. Волненья не было, просто очень хотелось спать. «Какого чёрта надо было назначать в такую рань!? – продолжая беззвучный монолог, раздосадованный Микрошин картинно пожал плечами. – Вот ведь не лежится людям в выходные дни. Конечно, у них, в высшем обществе свободного времени тьма. Спи, не хочу. А когда служивому люду отдыхать как не после напряжённой рабочей недели? Тоже мне, нашлись трудоголики чести!», – съязвил, ухмыляясь, Микрошин и снова смежил тяжёлые веки.
Если бы кто-нибудь ещё месяц назад поведал, какие фантастические события ожидают его в ближайшем будущем, то обыкновенно скептически настроенный Микрошин, даже не стал бы смеяться над столь экзотическими пророчествами. Скорее всего, он бы просто либо счёл шутку глупой, либо прорицателя психически больным человеком или, что наиболее вероятно, отъявленным шарлатаном. Он бы, наверное, решил, что наглый мошенник таким образом старается содрать с него побольше денег и потому придумывает всякие небылицы и бессмыслицы. Но к медиумам неверящий в предсказания Микрошин никогда не ходил, с гадалками, особенно с уличными, принципиально не общался и гороскопами на досуге не увлекался. Он отдавал предпочтение заполнению кроссвордов и решению шахматных задач, которые печатали в «Вечёрке» и «Московской правде». А тем временем судьба его была уже почти решена.
Оказалось, что именно его – Микрошина, низкорослого, только начинающего седеть шатена, неприметного, малоизвестного младшего научного сотрудника, уже приличное количество лет по всем европейским странам скрупулёзно и настойчиво разыскивает весьма солидная иностранная юридическая фирма.
До этого странного случая им вообще мало кто интересовался. Бледный ореол микрошинской славы робко охватывал своим неровным свечением лишь две соседние институтские лаборатории. В них серьёзный и положительный Микрошин заслуженно числился лучшим в мире «самоделкиным», особенно среди сотрудниц среднего и старшего возраста. Он умел починить всё и вся, и из двух давно поломанных, казалось, безнадёжных бытовых приборов всегда готов был соорудить три вполне сносных, но с ограниченными функциональными возможностями. Конечно, кроме добровольной помощи коллегам, всегда отзывчивый Микрошин, как и положено, вёл основательную научную работу. И хотя он никак не мог собрать все требуемые для регистрации своих изобретений документы, в родном институте, куда он попал много лет назад по распределению, уже кое-что было внедрено в соответствии с его идеями и чертежами. Всё равно, казалось удивительным, что слухи о пусть даже незаурядных способностях обыкновенного, рядового сотрудника второразрядного отраслевого НИИ безо всякой навязчивой, массированной рекламной компании вышли покорять оперативные просторы зажиточной высокоразвитой Европы.
Как выяснилось позже из короткого официального запроса, разыскивают Микрошина не забавы и шутки ради, не по досадной ошибке, перепутав его с другой более достойной персоной, и не для того, чтобы поинтересоваться на досуге его последними достижениями в местном пылесосоведении и утюгостроении. Действует частное агентство по поручению самого что ни на есть настоящего живого наследного князя, согласно комплекту документов, представленному впоследствии не без труда разысканному субъекту.
О существовании представителей аристократии образованный Микрошин знал, читал в приключенческих романах в детстве и, особенно, в юности, видел сюжеты из их жизни в кино, но отродясь не лицезрел ни единого из них воочию. Самым же интригующим в этой истории было то, что нужен, оказывается, никому доселе неизвестный в обширной населённой Евразии, да и в далёкой Америке, Микрошин привилегированному представителю высшего общества для подробного выяснения таинственных и загадочных обстоятельств прошлого, а так же для срочного разрешения дела особой исторической важности.
В начале ХХ века в старорежимной России князь Б. в присутствии именитых особ, оскорбил князя Р. Истинные мотивы, которые побудили величественного и обыкновенно сдержанного князя нанести публичное оскорбление, несмотря на многочисленные тут же поползшие по столице сплетни и будоражащие умы досужие домыслы, не выплыли наружу, и, к всеобщему огорчению, так и остались великой тайной.
В великосветских салонах болтали всякое о некоей мистической темноволосой даме, с которой многократно видели и одного, и другого князей, о каких-то заёмных письмах и умопомрачительных долговых обязательствах, тайно скупленных кровопийцами-ростовщиками. Судачили также о шумном семейном скандале, который случился накануне в покоях князя Б., и якобы хорошо был слышан прислугой, о членстве обоих знатных особ в каком-то тайном обществе, организованном по типу масонской ложи, и о многом, многом другом.
Что из передаваемых из дома в дом слухов имело хотя бы лёгкий отпечаток реальных событий, а что являлось обыкновенными присочинёнными по ходу дела выдумками, разобрать было совершенно невозможно.
Князь Р. с раннего детства не отличался крепким здоровьем. В тот злосчастный вечер он почувствовал недомогание, покинул шумное собрание, слёг с сердечным приступом и скоропостижно скончался, не успев сделать ни официального завещания у поверенного, ни оставить распоряжений своему секретарю. Но зато, придя на короткий миг в сознание в свои последние земные минуты, уже бледными едва шевелящимися губами, он смог прошептать роковой наказ: во имя его светлой памяти любой ценой добиться удовлетворения от князя Б. или его потомков, тем самым восстановив его поруганную честь.
В дальнейший ход исторических событий много раз вмешивались локальные вооружённые конфликты и мировые войны с их бесконечными бедами, ужасами и невосполнимыми потерями. Неумолимый бег времени сопровождался кровавыми кошмарами революций и бродяжническими лишениями эмиграций.
Вынужденные скитания потомков двух именитых родов оставили свои путаные следы по всему земному шару от Финляндии до Австралии и от Японии до Португалии. Многим из них пришлось сменить столичный блеск предреволюционного Петербурга на бескрайние снега Воркуты и непроходимую дикость сибирских лесов. Пространство и время безжалостно раскидали людей, на первый взгляд безнадёжно спутали и изменили их судьбы и имена. И только теперь, на исходе самого противоречивого века запоздалое эхо далёких событий внезапно докатилось до ничего не подозревающего Микрошина.
Долетел до него архаичный отзвук давних лет в тот злополучный вечер, когда он мирно и спокойно, с искренним интересом намеревался в седьмой раз досмотреть предпоследнюю серию «Семнадцати мгновений весны». Осуществить задуманное, уютно устроившемуся в кресле с чашкой чая и вишнёвым вареньем Микрошину, не дали две подозрительные личности, которые без предупреждения возникли на пороге его квартиры. То, что они не русские, изумлённому Микрошину стало понятно по речи: ломаным фразам, неловким паузам и глаголам, употребляемым пришедшими исключительно в неопределённой форме. На нездешность визитёров так же указывала идеально чистая, аккуратная и точно подогнанная по фигурам модная одежда, скроенная явно не на родных орехово-зуевских просторах и не из единственно доступных в сети розничной торговли текстильных материалов из Ивановской области.
С дипломатической любезностью не сходящих с лиц натянутых улыбок, незваные гости пытались объяснить изрядно удивлённому, всё ещё надеющемуся быстро вернуться к своим занятиям хозяину, что их внезапное появление в его пенатах имеет своей целью видеть господина Микрошина, до которого у них есть дело, причём очень важное и неотложное. В течение дальнейших трёх часов озадаченный Микрошин всё больше нервничал и потел, пытаясь вникнуть в глубинную суть происходящего.
Первым и самым естественным объяснением появления незнакомцев Микрошин счёл простую ошибку. «Ну, чего не бывает в жизни, – пытался выстроить он логическую цепочку. – Перепутали товарищи улицу, подъезд или номер квартиры. С первого же взгляда видно, что они не местные, заплутали, скорее всего, в хитросплетении наших переулков, отсюда и очевидная промашка вышла. По телефону когда звонят, чуть ли ни раз в день связываются не с тем абонентом. И ничего, все к этому давно привыкли. Извиняются и перезванивают. Может, и эти типы постоят немного, покрутят головами, оглядятся, поймут, что попали не в подобающую обстановку, и культурно покинут мои апартаменты», – наивно надеялся Микрошин, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что предпринять и как надо поступать в таких ситуациях.
Но интуиция, которая всегда помогала Микрошину-специалисту чётко определить место поломки в приборе любой сложности, подсказывала ему, что всё не так просто. Значит, легко и быстро отделаться от незнакомцев ему не удастся, да и визитёры явно не спешили с ним расставаться. Один из них, тот, кто был полнее и меньше ростом, бесцеремонно водрузил на микрошинский табурет, используемый обыкновенно для зашнуровывания ботинок, солидного вида портфель, открыл его и уже извлекал на свет божий какие-то бумаги. Доставал он документы очень бережно, бегло просматривал и с видимым почтением аккуратно передавал второму, высокому аскетического вида господину с гордым орлиным профилем.
«Да, – продолжал свои рассуждения Микрошин, водя пальцами по лёгкой двухдневной щетине на подбородке и наблюдая, как непрошенные гости располагаются в его скромной прихожей, – судя по тому, что они знают мою фамилию, возможность простой ошибки, видимо, отпадает. Бесспорно, можно перепутать этаж и квартиру, но чтобы при этом ещё случайно совпала фамилия владельца – это уже вряд ли. Такой случай теория вероятностей допускает в микроскопическом масштабе. Если, конечно, вообще допускает».
Микрошин напрягся и нахмурился в ожидании подвоха. Флегматичные незнакомцы же, не обращая особого внимания на смущённый вид хозяина, продолжали сосредоточенно заниматься бумажной сортировкой, деликатно поворачивались в тесном коридоре из стороны в сторону, освобождая друг другу свободное пространство.
И тут вдруг напряжённого Микрошина осенило – это должно быть шутка. Ну, конечно, кто-то из друзей решил его разыграть. «Точно, – тут насупленный Микрошин просиял, на радостях хлопнул себя ладонью по бедру, ухмыльнулся и покачал головой, – устроили мне на выходные бал-маскарад, артисты недотёпистые. Достали где-то театральные костюмы, пригласили двух разнокалиберных провинциальных комиков, которые наглым образом вломились в мою квартиру, усердно коверкая родную речь. Решили, что я вот так легко поддамся на их удочку. Ну, дают, баламуты, всё ещё играются в детские штучки!». Микрошин на несколько секунд зажмурился, легонько помассировал кончиками пальцев глаза, которые сильно устали от многочасового просмотра телепередач и внимательнее присмотрелся к странным господам, пытаясь в их обличии найти скорую спасительную разгадку заданного ему ребуса.
Но после дополнительного тщательного осмотра он пришёл к неутешительному для себя выводу, что и эта версия выглядит мало правдоподобной. Первое впечатление его не обмануло. Одежду такого качества вряд ли можно было занять в местном институтском драмкружке или даже столичном театре. Да и внешне посетители выглядели совсем не по-советски, было в их облике нечто чужеродное, холёное, не доступное широкому кругу трудовой интеллигенции. Лица были идеально выбриты и лоснились, как будто их только что отполировали и навощили. В глазах читалось осознание собственной значимости в сочетании с умиротворённостью и внутренним достоинством. И запахи исходили от них какие-то заморские, так что у плохо разбирающегося в парфюмерии Микрошина возникла ассоциация с восточными пряными ароматами и сказками «Тысячи и одной ночи». Да и русскую речь незнакомцы не то, что коверкали, а совсем наоборот, с заметными усилиями пытались выговаривать правильные, заранее заготовленные и написанные на бумаге слегка старомодные выражения.
В общем, после долгих сомнений, терзаний и пристальных разглядываний Микрошин пришёл к окончательному выводу, что это действительно настоящие иностранцы. Это умозаключение довольно сильно озадачивало: чем же заинтересовала его скромная личность зарубежных господ? Как и откуда они узнали о его существовании? Публичной персоной он никогда не был, в государственные секреты не посвящён, никаких подписок в жизни не давал, за кордон ни разу не выезжал. Не будет ли в связи с этим визитом у него проблем на работе? А что если в институте или других более серьёзных компетентных органах узнают о том, что он мало того, что общался с иностранными гражданами, так ещё и принимал их у себя дома? В висках у озабоченного Микрошина лихорадочно застучало.
Преодолев малодушие, Микрошин перестал сантиметр за сантиметром сканировать и обнюхивать чужеземцев, словно они были восьмым чудом света или пришельцами с другой планеты, и решительно любезными жестами пригласил их пройти в слегка прибранную комнату.
Усадив загадочных гостей на диван, Микрошин встряхнул головой, стараясь отогнать ещё мешающие сомнения и недоверие. Он должен был полностью сконцентрироваться на том, что собственно содержит в себе речь иностранных визитёров, основную часть которой от волнения пропустил мимо ушей. Микрошину пришлось постараться, чтобы понять замысловатую цель, которую преследовала заграничная миссия в его квартире. Перед ним на бумагах, которые имели вид древнего египетского папируса, были выстроены генеалогические древа двух княжеских родов. Начиналось былинное повествование с той эпохи, которая, как казалось Микрошину, не была описана даже в учебнике истории древнего мира, чёрную обложку которого он смутно помнил со времён средней школы.
У заинтригованного Микрошина возникло впечатление, что к нему на дом пожаловали служители исторического музея. Точнее работники отдела рукописей. Все предоставленные ими документы, несомненно, имели важную историческую ценность и являлись уникальными образцами. Цветные пергаменты на удивление хорошо сохранились. Они были украшены красивыми тиснёными гербами, вычурными вензелями и диковинными малопонятными печатями.
Когда необходимые бумаги были расположены в строго определённом порядке, то оказалось, что они заняли большую часть свободного пространства в заваленной скелетами телевизоров, остовами компьютеров и прочей бытовой рухлядью комнате, оттеснив ответственного квартиросъёмщика вместе с гостями к входной двери. По раритетным документам развивающиеся с течением веков генеалогические ветви сначала цвели пышной листвой и плодоносили различными известными и видными деятелями. Затем они проходили через выделенных в центре князей Б. и Р. соответственно, но после выглядели гораздо слабее и явно хирели. Заканчивались же сии, в прошлом очень кустистые благородные дебри, пройдя многочисленные периоды жестоких засух и лишений, двумя тощими побегами, условно помеченными на бумагах как Shpeider и Microshin. Смотрелись они вычурно и одиноко на разлапистых плечах дородных голубокровых предков. И всё же, что-то отдалённо и смутно напоминали хозяину однокомнатной типовой квартиры, который временно потерял дар речи, переводя взгляд с одного древа на другое.
Напряжённые объяснения, которые последовали за затяжной демонстрацией, проводились на смеси всех основных европейских языков в сочетании с элементами ожесточённой жестикуляции тонущих глухонемых. Через некоторое время они расставили всё по местам. Один из иностранцев, благородный обладатель, по крайней мере, двух характерно длинных физиологических деталей: роста и носа, оказался тем Shpeider’ом, на ком заканчивались левые генеалогические заросли. Ну, а другим осколком истории, который венчал правое усыхающее древо жизни, оказался никто иной, как облачённый в полинялый спортивный костюм некогда сине-адидасного цвета и тапочки на босу ногу сам господин Микрошин.
Осознав себя настоящим князем, окончательно обалдев от мощного потока ошеломляющей информации, раскрасневшийся Микрошин стал усиленно размышлять, как ему теперь лучше представляться высоким зарубежным гостям, любезно посетившим его милый дом. То ли князем Микрошиным, то ли князем Б., а может взять сложносоставную фамилию Б.-Микрошин или Микрошин-Б. В итоге он просто протянул руку и расплылся в добродушно-рассеянной веснушчатой улыбке в знак того, что долгожданное знакомство потомков двух таких известных почтенных родов, наконец, состоялось.
Мозг Микрошина, растревоженный удивительным, фантасмагорическим известием гудел, как пчелиный рой. Неожиданно в его сознании возник образ прабабки по материнской линии – Агриппины Митрофановны. Микрошин застал прародительницу, когда она уже была парализована, а её невнятное бормотание приписывалось старческому маразму. Бабушка ласково именовала правнука «баловня», хотя рос Микрошин довольно спокойным ребёнком и дома почти не озорничал. Он единственный подолгу просиживал около её кровати, тактично выслушивая только ему одному доверяемые истории.
Хрупкая старушка любила вспоминать об императорских дворцах, роскошных выездах, богатых каретах, лошадях, камергерах и пышных балах, где она блистала в девичестве. В моменты просветления она умудрялась пересказывать длинный список родовитых претендентов на её руку и родовое поместье. Утомительное перечисление сопровождалось обязательным указанием всех положенных регалий и званий. Иногда, входя в образ, прабабушка переходила на французский язык, и тогда ни совсем ещё юный Микрошин, ни кто-либо из домашних её уже совсем не понимали.
Как и все прочие родственники, Микрошин не воспринимал истории, которые рассказывала старушка всерьёз. Он считал, что если достигнет такого же почтенного возраста, в чём у него были большие сомнения, то и сам будет убедительно, красочно, со всевозможными подробностями рассказывать конопатым ушастым, как и он, правнукам всяческие цветистые небылицы.
Однако, уточнив девичью фамилию прабабки, которая чудом сохранилась в анналах микрошинской памяти, тщательно изучив свидетельство о рождении, паспорт, а так же скромную внешность их обладателя, и найдя очевидное сходство, иностранцы бурно и одобрительно загалдели. Они тыкали пальцами в какие-то измятые жёлтые листки со строками еле заметных чернил, выведенных некогда ровным каллиграфическим почерком, и удовлетворённо чмокали губами. Затем, вернув сверенные документы их законному владельцу, дружно встав со скрипучего дивана и мгновенно посерьёзнев, нежданные визитёры объявили, что, удостоверив личность господина князя Микрошина, переходят к самому главному, а именно к выполнению исторической миссии, возложенной на них предком.
Новоиспечённый князь по торжественности момента, продолжительности взятой паузы и гулкости повисшей в единственной комнате его апартаментов тишины с замиранием сердца догадался, что долгожданное наследство, которое мерещилось ему в робких муаровых грёзах со времени недавно начатой в стране перестройки и объявленной гласности, наконец-то явилось полновесной золотой чашей. Розовый туман моментально окутал плотной пеленой инфантильный в коммерческом смысле разум Микрошина. Он сглотнул застрявший от волнения в горле комок и мгновенно во всех доступных ракурсах и проекциях, с полным набором мелких деталей нарисовал в уме желанный, в шесть соток участок в Храпуново и представил в углу ванной комнаты стиральную машину «Эврика» со сказочной, привлекательной приставкой «полуавтомат».
Но скоротечное посвящение во дворянство повернулось к размечтавшемуся Микрошину неожиданной и малоприятной стороной. Ему пришлось, с трудом, сквозь рваные клочья теряющего нежную утреннюю прелесть тумана, прямо с опушки присмотренной в позапрошлом году берёзовой рощи, от воображаемого уютного двухэтажного с летней терраской щитового домика, внимать тому, о чём вещал противным каркающим голосом лысоватый господин, доверенный представитель второго гостя, обладателя высокого наследственного титула.
Видя его растерянность, смущение и непонимание, багровый от духоты и натуги полноватый поверенный терпеливо промокнул платком влажный лоб, и в который раз принялся с профессиональным терпением объяснять окончательно растерявшемуся инженеру дворянского происхождения предысторию их внезапного появления в его вечно недоремонтированной холостяцкой квартире.
В конце продолжительного толкования грустный Микрошин только безразлично поддакивал, да мелко кивал головой в знак полного согласия. Речь на самом деле шла о последней воле умирающего, дворянской чести, чувстве долга и ещё о чём-то другом, неумолимо и безвозвратно удаляющем притягательное слово «полуавтомат» с упаковки так и не доставленного на дом чуда современной техники под символическим названием «Эврика».
Только к ночи Микрошин вышел из забытья. Он стоял у подоконника, касаясь коленями еле тёплой батареи центрального отопления, прислонив лоб к холодному оконному стеклу, сцепив на груди руки, смотрел как резкие порывы ветра срывают с гнущихся деревьев листву и та носится и кружится в тусклом свете уличных фонарей, а потом ложится на мокрый асфальт в форме маленьких пёстрых клякс. Микрошин собрался с мыслями и восстановил в памяти мозаику раздробленных событий этого малоправдоподобного дня.
Он ещё раз пережил мелькнувшее яркой молнией чувство окрыляющей эйфории, связанное с наивной надеждой получить эфемерное наследство. Вспомнил он и вполне реальную отрывистую неприятную, словно нашпигованную металлической стружкой, речь иностранного служащего, кипельно-белый платок с вышитой монограммой, которым тот постоянно промакивал потный красный лоб. Эти движения стирали для Микрошина милый мираж дачи, сарая и двух парников с нежинскими огурцами.
Микрошин снова ощутил в руке гладкую тёмно-коричневую рукоять тяжёлого, похожего на детский пугач, дуэльного пистолета, инкрустированного перламутром и покрытого серебряной чеканкой. Предъявленное ему для ознакомления перед ответственным поединком оружие было скорее произведением искусства, нежели боевым снаряжением. В отличие от привычного безотказного АКМа, с которым отслуживший в пехоте два положенных года Микрошин был знаком не понаслышке, пистолет выглядел изящно и неправдоподобно красиво.
Даже не верилось, что из него можно стрелять и убивать. Сотворён был пистолет известным дрезденским оружейным мастером Карлом Ульбрихом с большой любовью, явно не для возможного кровопролития, а чтобы его изделием гордились и восхищались. Это оружие должно было занимать почётное место либо в Оружейной палате Кремля, либо в дорогом антикварном магазине на Арбате. Было заметно, что ухаживали за ним заботливо и бережно. А уцелел он, видимо, только благодаря настырным усилиям, предпринятым мстительными потомками князя Р.
Позднее, осмысливая произошедшие противоречивые события, Микрошин вздыхал, ворочался с боку на бок и долго не мог заснуть. Его будоражили новые, чуждые ему ранее думы. Было особенно жаль, что никто никогда не узнает о том, что он действительно законный потомственный князь. Это была основная причина мучительной бессонницы. Если его ухлопают завтра на рассвете, что было бы наиболее вероятным исходом, ведь из такого вида оружия Микрошин, естественно, не стрелял ни разу в жизни, то в составленном по всей форме милицейском протоколе сухим казённым языком будет записано, что там-то и там-то, тогда-то и тогда-то было обнаружено тело гражданина Микрошина. «Только вдумайтесь! – возмущённо обращался в темноте осенней ночи новоиспечённый дворянин к мнимому оппоненту, – тело не князя, на худой конец, не господина, а всегото-навсего обычного безликого гражданина огромной безразличной к его судьбе страны».
Такого рода официальная формулировка напрочь лишила бы Микрошина заслуженного короткого некролога, окаймлённого жирной чёрной рамкой, на последней странице всех центральных газет, а так же обсуждения его героической, насыщенной событиями биографии в разделе светской хроники в бульварной, особо почитаемой в народе прессе.
Если же фортуна благосклонно улыбнётся ему, всё равно друзья, соседи и сослуживцы не поверят подлинности документов, педантично переданных Микрошину в этом случае уже должно быть убиенным и отправленным в последний путь в дальнее зарубежье господином Shpeider’ом. «Так что, остаться в финале этой сумасбродной истории единственным официально признанным потомком старинного княжеского рода очень маловероятно», – с тоской подытожил расстроенный сникший Микрошин.
С этой трудно разрешимой проблемой, длинным списком других головоломных вопросов и тяжёлыми мыслями о жизни и смерти, сбившимися в течение томительной душной ночи в большой чугунный шар, беспрестанно перекатывающийся в голове из стороны в сторону, Микрошин незаметно для себя самого заснул только под самое утро.
Ёрзая на жёстком диване мчащегося по тёмному туннелю вагона метро, Микрошин жалел о бессонной ночи и загубленных выходных днях. Князь с орлиным профилем и его подобострастный помощник были сейчас ему глубоко неприятны, противны.
С ночи на Битцевский лесопарк спустился густой, вязкий туман. Он окутал все деревья и предметы, приглушил малочисленные звуки, состоявшие в основном из шелеста разноцветных листьев под ногами да хруста мелких веток, на которые по неосторожности наступали дуэлянты и сопровождающие их лица.
Видимо, именно из-за этой белой пелены основные события пронеслись для Микрошина словно в полусне. А возможно дремотное состояние и свинцовая слабость во всём его щуплом теле, произвели своё анестезирующее действие. Очнулся Микрошин лишь тогда, когда над его ухом просвистела пуля. Он машинально втянул голову в плечи и скорее ощутил, чем понял, что это за характерный звук.
В один миг в голове заторможенного с утра Микрошина прояснилось. Начинающий дуэлянт увидел поблизости долговязого князя. На его непропорционально большом, с грозно раздувающимися ноздрями носу поблёскивали стёкла маленьких круглых очков. Недавний противник держал в правой руке опущенный, теперь уже никчёмный пистолет. Рядом с ним, слегка кивая друг другу головами, прощались молчаливые корректные секунданты. Низенький седовласый доктор с пухлым тёмно-синим саквояжем, неуклюже-косолапой походкой брёл к посольской машине, припаркованной в стороне.
Опустив глаза, Микрошин посмотрел на изящное старомодное оружие, крепко, до ломоты в суставах, зажатое в его побелевшей от натуги руке. Дуло пистолета чадило тонкой струйкой сизого дыма, от которого исходил характерный запах горелого пороха. И только тут Микрошин радостно осознал, что всё кончилось благополучно и, что удивительно, бескровно.
Он быстрым шагом подошёл к князю и от избытка переполняющих светлых чувств долго тряс его холодную бледную кисть с холёными, ещё подрагивающими пальцами. Микрошин сердечно просил не обижаться на его предков и «дела давно минувших дней», приезжать в любое удобное время, запросто по-дворянски, лишь дав предварительно телеграмму. Расстались вынужденные противники если не по-родственному, то, во всяком случае, тепло, можно даже сказать, душевно. На память о знакомстве и поединке князь подарил Микрошину драгоценные пистолеты, которые наконец-таки выполнили свою историческую миссию.
Из метро к пригородным автобусам уже спешили ранние пассажиры, по большей части заядлые грибники с огромными корзинами, вёдрами и рюкзаками. Они рассаживались, расставляли свою разнообразную тару, суетились, гомонили.
Растрёпанный Микрошин без шапки, в куртке нараспашку растерянно стоял перед подземным переходом, обеими руками крепко прижимая к груди продолговатый футляр из красного дерева с бесценным княжеским подарком. Он не спешил входить в метро, смущённо и робко улыбался случайным прохожим. Ему неосознанно хотелось вернуться в калейдоскоп событий, мимолётным звёздным вихрем пронёсшийся по его размеренной, вялой жизни, ещё раз пережить перипетии этих дней, почувствовать себя наследным князем, единственным отпрыском знатного и гордого, в чём он был уверен, рода.
Стоя на промозглом осеннем ветру, продрогший Микрошин вдруг задумался об ответственности, которую налагает на него вновь обретённый высокий титул. Негоже ему, потомственному дворянину, просиживать в младших сотрудниках. Слово-то какое унизительное – младшие. Пора взяться за отложенную, почти законченную диссертацию, весной сдать кандидатские экзамены. Столько лет уже его зовут и предлагают защититься. Некрасиво получается. К тому же давно пришёл срок навести порядок с дипломами и патентами. Ведь это не только его личные заслуги, это – мудрость всех поколений, накопленная и сконцентрированная в его генах. Относиться к наследию предков надо бережно и трепетно. Так что придётся напрячься и оставить после себя хоть сколько-нибудь заметный след, чтобы не стыдно было перед потомками, не посрамил мол, Микрошин фамилию, внёс свою посильную лепту.
Кстати о детях. Микрошин заметно посерьёзнел и приосанился. Чтобы многовековое генеалогическое древо окончательно не засохло, пора заканчивать с привольной холостяцкой жизнью, задуматься о женитьбе и продолжении рода. Пока у него на примете нет достойной персоны, которая смогла бы родить наследника, придётся, должно быть, проконсультироваться у князя, как действуют в подобных случаях в аристократической среде. Да и квартирой пора бы заняться, не соответствует её скромный облик благородному происхождению хозяина.
Микрошин твёрдо решил, что на следующей неделе обязательно возьмёт накопленные отгулы и вместо намеченной поездки в Озёра воспользуется великодушным приглашением князя Р. и непременно слетает к нему в Женеву, чтобы доподлинно узнать, а не оскорблял ли какой-нибудь наглец и бретёр кого-либо из его достойных благочестивых предков. Ведь честь рода дороже всего на свете!